Антонова Елена ‑ помощник судьи Пятого кассационного суда общей юрисдикции

Подвиг матери

 

Не плачь, мой маленький, мой ангел, мой сынок.

Шептала мать от пули сына защищая.

Весь этот мир отец для нас с тобой сберег.

Сам растворился в белоснежной птичьей стае.

 

Шептала мать, а слезы словно шли стеной.

За спину ловко она сына захватила.

Теперь одни на этом свете мы с тобой.

Сыночек мой, хороший, мой любимый.

 

Фашист вплотную дуло к ней прижал,

Раздался выстрел, все вокруг переменилось.

Её глаза смотрели также словно вдаль.

Но сердце вот уже ее совсем не билось.

 

А по щеке предательски слеза,

Последняя из глаз её спустилась.

Сыночку нужно было столько ей сказать,

Но вот душа её словно стекло разбилась.

 

Накрыв всем телом и прощаясь навсегда,

Мать на колени перед сыном опустилась.

В его глазах она увидела печаль.

Мать обняла его и в сыне растворилась.

 

Молчи, прошу, мой маленький,  родной.

Не плачь любимый,  мы ведь будем вечно рядом.

С твоим отцом мы наконец нашли покой,

А жизнь твоя для нас вот лучшая награда.

 

Прошли года, уж кончилась война.

И в памяти уже почти размылась.

У сына на груди висит звезда,

Но боль потери вовсе не забылась.

 

 ***

Гамаюнов Сергей – судья Верховного Суда Карачаево-Черкесской Республики в почетной отставке

Повторяется суть эпох...

Повторяется суть эпох...
О героях былых времён
Не забыли мы, не забыли...
А кумач боевых знамён
Не померк от огня и пыли.
И проходит Бессмертный полк
Каждый год, возрождая память,
Чтоб в сердцах тот набат не смолк,
Чтоб не гасло святое пламя.
Повторяется суть эпох:
Взлёт – падение, крах – рожденье.
Вздрогнул мир - он ослеп, оглох,
Словно в мороке, в наважденьи.
Как когда-то – нацистский зверь
Рвёт и топчет тела и души.
И Россия должна теперь
Подлый молох разбить, разрушить.
Да, священна её война,
Как бы не опаляло болью.
И получит нацист сполна
За погубленных в Диком Поле.
За Донецк, за Луганск, за Крым...
Русский дух до поры спокоен,
А рассердится исполин –
И безудержен Русский воин!
Повторяется суть эпох,
И Победа грядёт за нами!
Ну, а тех, кто ослеп, оглох –
Их судьба покарает!
Знаю...

***

Гришунина Кристина ‑ помощник председателя Пятого кассационного суда общей юрисдикции

Лицо Победы

У Победы есть лицо,

И не одно, их много,

Ведь столько наших храбрецов

Ушли на фронт не без предлога.

 

Семья, любимые, родные

За это можно жизнь отдать

За Родину, места живые,

За дух и веру – их не отнять.

 

Лицо солдата – сильное, хмурное

На нем видны следы потерь,

И все досель пережитое

Закрыло много, оставив одну дверь.

 

Лицо юнца – такое молодое,

Но видевшее столько, что не счесть,

Оно еще тепло, оно живое,

Оно узнало, что такое долг и честь.

 

Вот женщины лицо, оно открыто

Всем тем, кто духом не упал,

И горести свои не позабыты,

Но в сердце матери всегда горит запал.

 

И девочки лицо, с косою сбоку,

Глаза ее по-прежнему блестят,

Ей не забыть тяжелого урока,

Но виден свет и мысли к чистоте летят.

 

Лица детей, мужчин и женщин,

Дедов и бабушек, отцов и матерей,

И юных дев, младенцев и старейшин,

Сестер и братьев, жен и их мужей.

 

Вот столько лиц есть у Победы,

И каждое напоминает об одном –

За что сражались наши деды –

То не забудем, тем гордимся, тем живем!

Тхагужокова Мадина ‑ помощник судьи, пресс-секретарь Верховного Суда Кабардино-Балкарской Республики

Обращение автора

         Готовясь к мероприятиям по празднованию 80-летия Победы в Великой Отечественной войне, я наткнулась на цикл фронтовых писем между Глебом и Ольгой в годы войны, изданных под авторством писателя Андрея Скаржинского, их сына - «На войне и в любви. Фронтовые письма». Эти письма глубоко тронули меня. Они были искренними, полными тоски, веры и любви.

Так родилась идея этого рассказа. Он — художественный, придуманный. Но вдохновлённый настоящими письмами, настоящими чувствами, настоящей верой в то, что верна и любовь может пережить всё.

Я невольно представила, как и где могла Ольга  читать эти письма. И в моём воображении сразу возникло дерево — огромное, молчаливое, мудрое. Возможно, именно под этим деревом Ольга разворачивала письма, прижимала их к груди, обнимала бумагу, пропитанную запахом его руки и чернил и самой войны.

Образ дерева пришёл тоже не случайно. Он живёт в литературе как аллегория жизни, памяти, устойчивости чувств. Особенно мне близка та тонкая, живая связь человека и дерева, которую описывал Лев Николаевич Толстой. Его дерево — не просто часть пейзажа, а носитель смысла, состояния души. Поэтому и в этой истории дерево — не фон, а участник, молчаливый свидетель чувств, разлуки и возвращения.   

Это история — возможно, не о них. А возможно — о них. Или о тех, кто был похож. Это история о любви, которая ждёт. И о дереве, которое помнит. И, конечно, о Победе.

 

 

Шелест Победы

 

Дерево росло медленно, спокойно, словно знало: всему своё время. С каждым годом его ветви тянулись всё выше, а корни — всё глубже, будто оно хотело обнять сразу и небо, и землю. Много лет оно стояло на этом месте — молчаливое, надёжное, крепкое. А однажды стало свидетелем чего-то особенного.

Они пришли вдвоём — парень и девушка. Он держал шапку в руках и всё время опускал взгляд. Она смотрела на него долго и внимательно, будто хотела запомнить каждую черту его лица. Они стояли молча, но дерево, казалось, чувствовало: сейчас происходит прощание.

— Ты будешь ждать? — спросил он наконец.

Она смогла только кивнуть, она дрожала. А потом он ушёл.

Она начала приходить к дереву почти каждый день. Уставшая, после тяжёлых смен, после работы в тылу — где она шила, собирала, помогала, не покладая рук. Она верила: её труд важен. Верила, что каждая пуговица, каждый бинт, каждый предмет для фронта, — всё это может помочь армии, солдатам, ему… Так она будто протягивала ему руку — сквозь расстояние, сквозь фронт, сквозь всё.

И вот, приходя к дереву, она разворачивала письма от него. Садилась прямо на землю, к корням, иногда прямо на плащ, если было сыро. И читала. Иногда вслух, иногда — про себя. А дерево слушало. Оно не могло не слушать. Своими ветвями опускалось все ниже к земле, чтобы заглянуть и прочитать строки из обугленных писем с фронта. Хоть каждое слово было уже знакомо, дерево снова и снова впитывало эту нежность и волнение.

Она то улыбалась сквозь слёзы, то обнимала письма и грустила.

Подолгу смотрела на звёзды:

— Как он там?..

А дерево было свидетелем всех этих неприкрытых  и чистых чувств.

Иногда она засыпала, прямо у дерева, положив голову на корень, как на колени. В такие вечера дерево прикрывало её своей листвой, будто хотело уберечь от ветра и тревог.

Прошло много времени. Письма стали приходить реже. Но она продолжала ждать. Не теряя веры. Она ждала — делом, трудом, молитвами, мечтами.

И однажды он вернулся. Он шел по дорожке, протирая рукавом свое лицо от жара и пыли. Уставший, но живой.

Глаза — те же, только глубже, старше. Она стояла у дерева — как будто время остановилось. Он подошёл, и она шагнула к нему.

А дерево... оно дрогнуло. Что-то внутри него зашевелилось. Листья задрожали — не от ветра. Тихо, незаметно потёк сок по коре. Оно плакало. От переполнявших  чувств. От того, что всё было не зря.

Теперь дерево могло быть спокойным. И вокруг был слышен только шелест…Шелест Победы.